Там Игорь уже привязал к прошлогодней мощной петле нашу стометровую верёвку. По ней уже спустился Миша Никулин, Кузя и пошла с верхней страховкой первая из женщин.
Дюльферный участок состоит из двух частей: вертикальной или нависающей стенки, высотой 45-50 метров, и склона, крутизной градусов 40, из разрушенных скал. Удобное место для сбора внизу метрах в 90 от нашей петли. На отвесной части Игорь предложил спускаться женщинам со страховкой на пятидесятке, но на первом же спуске вышла «залепуха»: пятидесятки до конца не хватает, Люба повисла в нескольких метрах выше начала наклонного участка скал. Наверху Хац и Витя лихорадочно спеша подвязали верёвку, протащили узел через карабин и спуск кончился для Любы благополучно. У всех женщин есть новинка для спуска по верёвке: железная фигурная скоба с прорезями, позволяющая без особых усилий регулировать скорость спуска или зависать. Эта штука помогла. Все начали спускаться без верхней страховки, со схватывающим узлом.
Сильный ветер. Клочья облаков проносятся сквозь нас. Иногда далеко внизу мелькнёт зелень травы и леса. Оставшись у петли последними, мы с Игорем долго обсуждали, как будем продёргивать верёвку. Наконец согласились, будем спускаться по сдвоенной с репшнуром основной верёвке, а потом выдернем основную за репшнур. Я спускаюсь на восьмерке, вручную выточенной на работе молодыми ребятами сослуживцами Хитёвым и Лосевым, недавно приобщившимися к альпинизму, и поминаю их добрым словом. Хорошо сделали. Приземлился около спустившихся раньше. Они скорчились от холода, порывы ветра валят с ног. Миша Никулин спрашивает, будет ли нужна нам помощь. Отвечаю: - «Нет», и они уходят вниз по гребню. Я поджидаю Хаца, придерживая основную верёвку и репшнур. Ветер с такой силой натягивает их за счёт парусности, что меня приподнимает от снега на полметра. Надо внимательно следить, чтобы пляшущие в воздухе черточки не пересекались, не запутались.
Наверху Игорь долго налаживает систему и, наконец, появляется, такой далекий и маленький, на гребне стенки в 100 метрах выше, медленно едет вниз. Ветер раскачивает его. Вот он рядом выстегнул верёвки из карабина у беседки. Я отпускаю конец сотки, верёвка взвивается вверх вытягиваясь почти горизонтально, и исчезает в клочьях облаков. Начинаем тянуть за репшнур, но он лишь пружинит, не поддаваясь ни на сантиметр. Сначала тянем вдвоём. Потом я лишь закрепляю натянутый как струна репшнур, а Хац повисает на нём всем телом и пытается прыгать. Оба задыхаемся, но спустя полчаса наши титанические усилия не приводят хоть чуть к заметным результатам. Начинает смеркаться. Я предлагаю бросить верёвки здесь, не вытягивать. Игорь не согласен - это потери снаряжения, штрафные баллы. Привожу в пример наш прошлогодний спуск с пика Энгельса, когда заклинило две сороковки после спуска всей команды на ледник. Мы не смогли их вытащить и оставили. Вместо ответа Игорь начинает тянуть с неописуемой яростью, упираясь ногами в скалу головой, и верёвка "пошла", медленно по миллиметру. Я тоже повисаю на репшнуре, счёт переходит на сантиметры. Всего на вытяжку верёвки из дюльферной петли ушло больше часа, свалив кучу мелких камней, она наконец, падает к нашим ногам.
Сматываем верёвку и репшнур, одеваем рюкзаки и идём в снежно-ледовый кулуар по следам ребят, страхуемся через выступы в скалах, стенами ограждающими кулуар. Начинается гроза, "поют" во весь голос ледорубы, трещит воздух, молния трижды бьёт в скалы метрах в 50-100 выше нас. Из кулуара по широкому пологому скальному гребню долго идём ниже и ниже, следы уже заметены. Внезапно, в сумерках упираемся в три поставленные палатки. Впервые за восхождение можно не пропускать верёвку через палатки, не пристегиваться к перильной верёвке, спокойно переходить от одной палатки к другой - рельеф позволяет это. Хотя до подножия горы, до травы ещё далеко, сжатая пружина восхождения ослабевает. В десятом часу пьём чай, суп, еды - изобилие. И у женщин много запасов, и у нас кое что новенькое обнаруживается. Мы наваливаемся на деликатесы из их н.з., они слегка клюют наши продукты.
Эльвира намекает, что им пятерым в палатке не слишком просторно, и мы отнюдь не возражаем, если она будет ночевать у нас. Она переносит свой рюкзак к нам в палатку, стелим поролон на пол - теперь подстилки хватает на всё днище нашего жилья. Через час собираемся у Хаца: их трое старожилов, Серёга, я Эльвира, Ильсияр. Остальные предпочли спать. Мы пьём кофе со спиртом, сахаром, шоколадом. Усталость остаётся, но приходит расслабленность, спокойствие, устраиваемся поудобнее, кто - лёжа, кто - сидя.
На улице - сильная пурга, снежная крупа дробно стучит сверху, ветер рвёт полотнища, дважды ломает палки для растяжек - приходится вылезать, связывать и вновь ставить опоры. Потом Хац подпирает своей мощной спиной одну палку, Серёга другую и поломки прекращаются. Кофе - горячий и неописуемо вкусный и много его. Тепло рукам обнимающим соседей, тепло внутри палатки, тепло в душе. Теплота, физическое состояние вещества, сейчас характеризует не только нашу температуру по Цельсию. Разговор касается слегка дел прошедшего дня; шутим над Серёгой, напугавшим своим полётом по снегу всех видевших его в тот момент; вспомнили, что таким же неуклюжим он был и пять лет назад в «Джайлыке», когда наша тройка Овчинников – Зубов - Соболев делала первые самостоятельные без авторитетов в группе) пятёрочные восхождения, а Эльвира ходила на свои первые четвёрки.
«А знаешь, что мне запомнилось больше всего в «Джайлыке – 68»? - спросила она.
«Что же».
«Ваша самодельная баня - парилка. Нигде такого больше не встречала, а ведь так просто сделать, и - бездна блаженства».
«Какую баню вы делали?» - попросил рассказать Никулин – «сейчас совсем неплохо вообразить себя в парной».
И наверно с полчаса мы обсуждали тему ставшую животрепещущей. В лагере тогда был только душ. Хотя горячий душ после восхождения - это совсем неплохо, хотелось чего-то лучшего. Идею предложил Алмазов; к реализации активно подключилась наша тройка. В рощице на берегу чистого ледяного ручья поставили памирку – серебрянку. Неподалёку развели костёр. Пол палатки устлали слоем берёзовых веток. На костре нагрели несколько вёдер воды, накалили и наложили в деревянный ящик груду камней, установили этот ящик в центр палатки - мгновенно воздух внутри стал горячим, сухим. Четверо - испытателей мужиков оказались в сауне. Через десяток минут Алмазову надоела сауна - он плеснул на камни кружку кипятка. Вместо финской бани, мы оказались в клубах перегретого пара русской бани. В ход пошли березовые веники, а немного спустя красные, как варёные раки, добровольцы - подопытные выскочили из палатки и ринулись не разбирая дороги в запруду; ледяная вода обожгла дымящиеся тела, вернула способность соображать, видеть окружающие снежные пики сквозь хвою высоких сосен. Контраст льда и пламени снаружи гармонировал с таким же контрастом внутри; благоухающий свежий, воздух вместо пара палатки заполнял лёгкие, дурманя голову опьянением молодого вина.
Слегка придя в себя, мы сменили камни в ящике на свежераскалённые и ещё дважды повторили цикл. Потом настала очередь женщин. Они действовали осторожно, долго осваивались, ничем не выдавали своих ощущений. Постепенно из палатки стали доноситься возгласы, вроде: -
«Ух, как хорошо… ш. А пахнет как! Березой! Тепло-то как... Приятно».
Повизгивание сменилось шлёпаньем веников, сосредоточенным пыхтением вперемешку с тишиной.
«Что-то они там заскучали» - пробормотал Алмазов, набрал литровую кружку кипятку из ведра на костре и подошёл к палатке.
«Вы париться, кажется, не умеете. Я вам помогу» - с этим возгласом он расстегнул один клевант снизу палатки, просунул руку и вылил на камни из своей кружки. Издали было видно, как палатка вздувшись пузырём почти подскочила вверх. Из всех щелей вырвались струйки тумана. Внутри раздался дружный вопль. В раздвинутые щели двери -полога высунулись обалдевшие лица Эльвиры и её подружек. Не выдержав, женщины бросились к запруде, окунулись, пришли в себя и вновь нырнули в парящее горячее чрево палатки.
«Это неописуемо хорошо» - говорили позже участницы первого банного эксперимента.
В течение двух смен в лагере ещё не раз мы устраивали палаточные купания и заразили этим увлечением, наверное, весь инструкторский состав «Джайлыка». Через год в зарослях рядом со склоном «пика Пьяных Маляров» (однажды работавшие в лагере рабочие крепко, выпили, залезли на один из пупырей рядом, а слезть не смогли; пришлось инструкторам снимать маляров, и название прижилось) поставили стационарную брезентовую палатку, где всласть могли париться все желающие.
Сейчас в нашем хлопающем стенами пристанище вместе с запахом кофе, казалось, запахло берёзой, словно растерли в пальцах свежие майские листья.
«И зачем только нам понадобилось лезть на такую суровую гору? Сидели бы спокойно в лагере, водили бы новичков на единички, получали все двадцать четыре удовольствия. Мечта…» - протянул Серёга.
«Так зачем тебе понадобилось лезть?» - поддел я его.
«По глупости. Из интереса посмотреть на Ушбу с востока - с запада я уже лазил. Ну а ты как здесь оказался?»
«Я? Наверное, ради свидания на вершине. Редко случается встреча на узком снежном гребне красивейшей горы с красивыми женщинами».
«Ах ты враль несчастный» - в один голос закричали Эльвира и Ильсияр – «мы сейчас просто страшилища.
«Но я вижу вас прошлым зреньем. Не замечаю спутанной шевелюры, усталости, подгоревшей кожи лица, морщин».
«Хватит перечислять. Сами знаем какой у нас вид».
«Зачем же полезли, если знали, каков будет вид?»
«Тебя дурака подбодрить. Встретился, замерзший, руки в струпьях и трещинах, а сейчас, видишь, приободрился. И все вы, мужики, подтянулись, убрали животы. Значит мы благотворно влияем на вас».
Разговор вновь приобрёл шутливый оттенок, посыпались анекдоты, были, выдумки, воспоминания. Расходиться никак не хотелось, и только в первом часу, вспомнив, что предстоит тяжёлый день спуска, гости стали покидать кают-компанию капитана Хацкевича.
Мотивы женщин, двинувшие их на это восхождение, понятны. Прежде всего - это спортивное честолюбие. Ни одна женская группа до них не проходила траверса Ушбы. Двое из них, вечерние гостьи, в полном мере ощутили вкус славы в прошлом году, когда в составе женской четвёрки под руководством «снежного барса» (или барсихи) Галины Рожальской, поднялись по маршруту "академиков" на пик Евгении Корженевской. О них писали и у нас и в зарубежных альпинистских изданиях. В журнале «Работница» была напечатана большая статья, хвалебная, объективная с многими интересными деталями. В Москве Эльвира много раз выступала на альпинистских вечерах. И конечно же, у них были побуждения общие с нашими: влекла романтика восхождений, желание утвердить себя в испытании, справиться с трудным маршрутом, закалить себя в борьбе с достойным противником (как часто кажется, что гора одухотворена, жива и борется с тобой. Сначала шутя, как великан с малюткой, потом серьезнее и более сердито, нехотя покоряясь мастерству и разуму).
Витя Волков нечленораздельными словами и стонами выражает возмущение нашим поздним возвращением домой. По очереди долго укладываются Эльвира и Серёга, я ожидаю у входа снаружи. Когда глаза привыкают к темноте, становится видно слабое свечение наэлектризованного снега. Легкая рябь светящейся позёмки мечется по гребню, успокаиваясь в затишье у скал. Когда настаёт моё время устраиваться, Витино терпение истощается и он бьёт меня легонько кулаком по голой ноге, а потом слегка кусает в голень (я скорчившись посередине одевал шерстяные рейтузы и не мог не задевать его).
«Ты чего?»- удивился я. Он вместо ответа что-то простонал.
«Что с тобой». Ничего не говорит. С трудом залезаю в мешок - я лежу с края наветренной стороны, и скаты палатки буквально притискивают меня к днищу, изолирую мешок сбоку и сверху штормовкой, полиэтиленовой плёнкой, плащом и засыпаю. Ночью чувствую, как ветер качает кокон мешка, то наваливает меня на соседа, то позволяет откинуться на скат. Лопается в очередной раз сборная опора-палка, в лицо брызжет снегом. Но встать никто не решается, слишком много хлопот с починкой, а спать вполне сносно, тепло, не душно. Ноги хорошо греют самодельные меховые чуни и две пары шерстяных носок; снизу сухие резервные, сверху - влажные сушащиеся. Болят только руки, но эта боль стала привычной.

29.07.73. Шевелиться в нашей палатке начали с рассветом, около шести. Кому-то надо вылезать заниматься ремонтом стойки. Попробовал приподняться - не могу: прижат сверху. Если применю силу, то разворочу всё наше жилище. Надо бы вставать лежащему в середине Волкову, но он явно не желает понимать мои намёки и упорно подталкивает меня, не давая досмотреть приятный сон. Забыл про Эльвиру и слегка нецензурно поругал его. Все рассмеялись, а Шатаева попробовала рукой насколько сильно я прижат, подтвердила, что я не могу:
«Кулак нельзя протиснуть между Мишкой и тканью палатки».
Встал (вернее сел) Витя, подпер каской конёк палатки, а я откатился на его место и мы занялись ремонтом. Повозились, сделали, но через 15 минут новый мощный порыв ветра сломал стойку, у входа. Новый ремонт. На сей раз упрочнили стойки ледорубами. Держат.
Из палатки девушек передали кастрюлю супа, молодцы девчата, вкусно и вовремя приготовили. Поели, попили чаю с колбасой и вкуснейшими, зажаренными в масле сухариками из запаса женщин. Высунулись на улицу: идти в такую погоду плохо (хотя и можно). Ветер со снегом сбивает с ног; лучше часок подождать, посмотреть, как будет дальше. Залегли обратно, кто в мешок, кто на мешок, и начали трепаться. Мы с Элкой занялись английским; Серёга с Волковым препираются по техническим причинам. Удобно, комфортно, благодать, микрорай в шалаше. Эльвира заявила, что никогда ещё ей не было так хорошо. Из палатки Хаца время от времени доносились какие-то выкрики, но за воем ветра что-либо разобрать совершенно невозможно. Около половины десятого Игорь, белый от снега, самолично влез к нам, уничтожив идиллию.
«Какого чёрта вы ещё не собирались? Я ору, ору, всю глотку надорвал». Эльвира мгновенно разрушила его гнев:
«Игорь, прости пожалуйста. Но мы ни словечка не слышали. Мы сейчас же начнём сборы и через полчаса предстанем пред твоими ясными очами в боевой готовности».
«Ладно, пойду к женщинам. Они, похоже, как и вы, ничего не поняли».
Во время сборов самой для меня мучительной процедурой было снимать больными пальцами заледеневшую палатку. Опять помогли Галины рукавицы.
Через час все двинулись в путь: немного вниз по наклонному гребню и резко вниз по крутому снежному кулуару, отходящему влево по ходу от нашего гостеприимного гребня. В кулуаре ветер заметно стих; остались снег и туман. Для большей безопасности и скорости решили поменять связки. Трое из нас пойдут с женщинами: Игорь - с Шатаевой, я - с Мухамедовой, Никулин - с Морозовой, Ася и Галя - в двойке, Кузя, Соболев и Волков - в тройке. Первым идет Никулин, замыкает Хац, остальные - по перилам друг друга. Закладываем спортивный спуск за спортивным. В середине кулуара Игорь метров 15 проехался на льду под снегом, но удачно зацепился за вмороженный камень. Кулуар кончился, начались мокрые скалы типа гладких бараньих лбов: здесь в тумане - очередное совещание на тему куда идти.
Шатаева и Мухамедова идут в "Вибраме". На снегу одевают кошки и держатся неплохо, но на скалах в кошках им непривычно и неудобно, а без кошек резина скользит по сырому камню. Обе идут крайне медленно и очень смущаются этим. Всё-таки трикони более универсальны, чем резина (или просто резина нужна очень хорошая?). Часам к 15 погода улучшилась: облака остались вверху, ветер стих, падают крупные редкие звёздчатые снежинки, как русской зимой. Женщины слегка поругались между собой: продолжать ли спускаться по перилам, или идти свободным лазанием? Те, кто в "Вибраме" - за перила те, кто в триконях - против. Пока они спорили, ушёл с верёвкой вниз - и перила готовы. Всем им ничего не осталось как быстро скатиться по ним на 50 метров. Здесь лишняя страховка не помешает; скалы засыпаны тонким слоем снега на льду, нетрудно поскользнуться и в ботинках с металлической оковкой. Показываю опасные участки Эльвире, а она, с некоторым удовольствием, видит как проскальзывает Ася - без перильной верёвки было бы худо.
Ниже лбов слегка запоролись. Никулин подзабыл дорогу, Хац напомнил, движение продолжается по серии разрушенных скальных стенок и коротких снежных склонов. Сейчас связки идут раздельно. У нас с Ильсияр взаимопонимание наладилось мгновенно, действия стали автоматическими: мы сбрасываем всю слабину нашей верёвки вниз; Мухамедова со схватывающим узлом спускается по перилам метров на 30-40, а я следом опускаюсь к ней лазанием. Так верёвка за верёвкой сбрасывались сотни метров высоты. У идущих за нами Игоря и Эльвиры виден такой же чёткий порядок. Остальные связки немного отстали. Во время встреч с Ильсияр, она говорит насколько приятнее и увереннее идти в связке с мужчиной: если уверен в партнере, появляется уверенность в себе, и скалы становятся домашними, и срыва она не боится, и ноги не проскальзывают, и идут сейчас втрое быстрее, чем шли до встречи с нами, и вообще, в душе - весна.
«А если сказать двумя словами - спасибо Миша!» - добавляет она. Я, кажется, покраснел.
Из стенок торчит много живых камней. Снизу, стоя в стороне, наблюдаем вдвоём кошмарную сцену: спускается по перилам Шатаева, Игорь страхует её, выше него и чуть в стороне, но прямо над Эльвирой появляется тройка Кузя, Волков и Соболев. Из под них из под Кузи валится огромный булыган в окружении свиты мелких камней и несётся прямо на Шатаеву. Она по нашим крикам отчаянно и растерянно прижимается к скале. Кажется, камень падает прямо на неё. Слегка чиркнув по рюкзаку, он уносится вниз, мелочь дробно стучит по каске, у нас отлегло от сердца, Кузя послал оригинальный большой привет (увесистый) на ледник. Игорь что-то выговаривает Лёше, тот смущённо хмыкает.
Снова налаживаем перила, на этот раз последние, до снега, плавно спадающего на ледник. Уходят по верёвке женщины, со скользящими карабинами, Ильсияр тоже отстёгивается от меня и скользит за остальными. Я остаюсь последним и спускаюсь на пятьдесят метров к Игорю, не торопясь сматываем верёвки, укладываем их в рюкзак, задумчиво сидим, поглядывая назад на гору, жаль уходить от неё, но Ушба становится прошлым. Что-то дала нам, что-то взяла.
Через двадцать минут выходим и вскоре догоняем женщин. Мухамедова сообщает:
«Стоило от вас отвязаться, и был срыв на снегу. Задержалась сама». Благодарит за всё бывшее в этих двух днях. Игорь снова достал верёвку, заставил пристегнуться обеих дам в "Вибраме", и сам, как пастух, пошёл сзади, придерживая повод верёвки. Я пытаюсь глиссировать по снегу, но получается плохо, снег-то слишком жёсткий, то проваливается по колено. Все собрались на большом хицане, вспоровшем кулуар рядом с ледником, поздравляем друг друга, много снимаем на фото, кино. Ниже на леднике кто-то из вспомогателей давно прогуливается, поджидая нас, кажется Стас Козырев. Когда проходим рядом с ним, он просит остановиться позировать: фотографирует меня в обнимку с Эльвирой и Ильсияр, Игоря и меня; отдельно нашу группу, женскую, вперемешку. Обещает напечатать и переслать фотографии - у него хороший аппарат с широкоугольным объективом, а моя "Смена" годится только для слайдов. (К сожалению, всё пропало позже, когда он упустил в реку свой рюкзак при возвращении в лагерь. Самое печальное, что пропали снимки Ушбы, сделанные вспомогателями с Гульбы, на которые мы возлагали большие надежды, чтобы вставить в отчёт о восхождении).
Медленно идём по леднику сгибаясь под сильно потяжелевшими рюкзаками, мокрые, оборванные, но радостные. Женщины решили придти чуть попозже. Поднимаемся на морену, переваливаем через её гребень, подходим ближе к палаткам, и вспыхивает политый бензином костёр, летит вверх зелёная ракета. Обнимаемся, целуемся. Галка Соболева от радости прыгает на Серёгу, на меня, и я не выдерживая её веса валюсь вместе с рюкзаком на травку у палаток.